Неточные совпадения
До первых чисел июля все
шло самым лучшим образом. Перепадали дожди, и притом такие тихие, теплые и благовременные, что все растущее с неимоверною быстротой поднималось
в росте, наливалось и зрело, словно волшебством двинутое из недр земли. Но потом началась жара и сухмень, что также было весьма благоприятно, потому что наступала рабочая пора. Граждане радовались, надеялись на обильный урожай и спешили с работами.
— Садись, всех довезу! — опять кричит Миколка, прыгая первый
в телегу, берет вожжи и становится на передке во весь
рост. — Гнедой даве с Матвеем ушел, — кричит он с телеги, — а кобыленка этта, братцы, только сердце мое надрывает: так бы, кажись, ее и убил, даром хлеб ест. Говорю, садись! Вскачь пущу! Вскачь
пойдет! — И он берет
в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.
Подходя к комендантскому дому, мы увидели на площадке человек двадцать стареньких инвалидов с длинными косами и
в треугольных шляпах. Они выстроены были во фрунт. Впереди стоял комендант, старик бодрый и высокого
росту,
в колпаке и
в китайчатом халате. Увидя нас, он к нам подошел, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять командовать. Мы остановились было смотреть на учение; но он просил нас
идти к Василисе Егоровне, обещаясь быть вслед за нами. «А здесь, — прибавил он, — нечего вам смотреть».
Они
шли к себе домой от губернатора, как вдруг из проезжающих мимо дрожек выскочил человек небольшого
роста,
в славянофильской венгерке, и с криком: «Евгений Васильевич!» — бросился к Базарову.
Надо брать пример с немцев, у них
рост социализма
идет нормально, путем отбора лучших из рабочего класса и включения их
в правящий класс, — говорил Попов и, шагнув, задел ногой ножку кресла, потом толкнул его коленом и, наконец, взяв за спинку, отставил
в сторону.
«Уши надрать мальчишке», — решил он. Ему, кстати, пора было
идти в суд, он оделся, взял портфель и через две-три минуты стоял перед мальчиком, удивленный и уже несколько охлажденный, — на смуглом лице брюнета весело блестели странно знакомые голубые глаза. Мальчик стоял, опустив балалайку, держа ее за конец грифа и раскачивая, вблизи он оказался еще меньше
ростом и тоньше. Так же, как солдаты, он смотрел на Самгина вопросительно, ожидающе.
Из двери дома быстро, почти наскочив на Самгина, вышла женщина
в белом платье, без шляпы, смерила его взглядом и
пошла впереди, не торопясь. Среднего
роста, очень стройная, легкая.
Самгин встряхнул головой, не веря своему слуху, остановился. Пред ним по булыжнику улицы шагали мелкие люди
в солдатской, гнилого цвета, одежде не по
росту, а некоторые были еще
в своем «цивильном» платье. Шагали они как будто нехотя и не веря, что для того, чтоб
идти убивать, необходимо особенно четко топать по булыжнику или по гнилым торцам.
По вечерам, не часто, Самгин
шел к Варваре, чтоб отдохнуть часок
в привычной игре с нею, поболтать с Любашей, которая, хотя несколько мешала игре, но становилась все более интересной своей осведомленностью о жизни различных кружков, о
росте «освободительного», — говорила она, — движения.
А Обломов, лишь проснется утром, первый образ
в воображении — образ Ольги, во весь
рост, с веткой сирени
в руках. Засыпал он с мыслью о ней,
шел гулять, читал — она тут, тут.
— Как пройдете церковь, от двухъярусного дома направо второй. Да вот вам батожок, — сказал он, отдавая Нехлюдову длинную, выше
роста палку, с которой он
шел, и, шлепая своими огромными сапогами, скрылся
в темноте вместе с женщинами.
Я
пошел за ним.
В гостиной, на середнем диване, сидела старушка небольшого
росту,
в коричневом платье и белом чепце, с добреньким и худеньким лицом, робким и печальным взглядом.
Я посмотрел на него. Редко мне случалось видеть такого молодца. Он был высокого
роста, плечист и сложен на
славу. Из-под мокрой замашной рубашки выпукло выставлялись его могучие мышцы. Черная курчавая борода закрывала до половины его суровое и мужественное лицо; из-под сросшихся широких бровей смело глядели небольшие карие глаза. Он слегка уперся руками
в бока и остановился передо мною.
Естественно, что наше появление вызвало среди китайцев тревогу. Хозяин фанзы волновался больше всех. Он тайком
послал куда-то рабочих. Спустя некоторое время
в фанзу пришел еще один китаец. На вид ему было 35 лет. Он был среднего
роста, коренастого сложения и с типично выраженными монгольскими чертами лица. Наш новый знакомый был одет заметно лучше других. Держал он себя очень развязно и имел голос крикливый. Он обратился к нам на русском языке и стал расспрашивать, кто мы такие и куда
идем.
Но оно гремит
славою только на полосе
в 100 верст шириною, идущей по восьми губерниям; читателям остальной России надобно объяснить, что это за имя, Никитушка Ломов, бурлак, ходивший по Волге лет 20–15 тому назад, был гигант геркулесовской силы; 15 вершков
ростом, он был так широк
в груди и
в плечах, что весил 15 пудов, хотя был человек только плотный, а не толстый.
Станкевич был сын богатого воронежского помещика, сначала воспитывался на всей барской воле,
в деревне, потом его
посылали в острогожское училище (и это чрезвычайно оригинально). Для хороших натур богатое и даже аристократическое воспитание очень хорошо. Довольство дает развязную волю и ширь всякому развитию и всякому
росту, не стягивает молодой ум преждевременной заботой, боязнью перед будущим, наконец оставляет полную волю заниматься теми предметами, к которым влечет.
Снимая
в коридоре свою гороховую шинель, украшенную воротниками разного
роста, как носили во время первого консулата, — он, еще не входя
в аудиторию, начинал ровным и бесстрастным (что очень хорошо
шло к каменному предмету его) голосом: «Мы заключили прошедшую лекцию, сказав все, что следует, о кремнеземии», потом он садился и продолжал: «о глиноземии…» У него были созданы неизменные рубрики для формулярных списков каждого минерала, от которых он никогда не отступал; случалось, что характеристика иных определялась отрицательно: «Кристаллизация — не кристаллизуется, употребление — никуда не употребляется, польза — вред, приносимый организму…»
Дед с матерью
шли впереди всех. Он был
ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла. За ними молча двигались дядья: черный гладковолосый Михаил, сухой, как дед; светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые женщины
в ярких платьях и человек шесть детей, все старше меня и все тихие. Я
шел с бабушкой и маленькой теткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто останавливалась и, задыхаясь, шептала...
Видно было, что по ней
шел человек маленького
роста, маленькими шагами, на маленьких лыжах и с палкой
в руке.
—
Идет,
идет, — отвечал из передней довольно симпатичный мужской голос, и на пороге залы показался человек лет тридцати двух, невысокого
роста, немного сутуловатый, но весьма пропорционально сложенный, с очень хорошим лицом,
в котором крупность черт выгодно выкупалась силою выражения.
Неведомов встал, вышел
в коридор и
послал человека к Салову. Через несколько времени,
в комнату вошел — небольшого
роста, но чрезвычайно, должно быть, юрковатый студент
в очках и с несколько птичьей и как бы проникающей вас физиономией, — это был Салов. Неведомов сейчас же познакомил с ним Вихрова.
Марья Николаевна сама
шла, а сама то и дело взглядывала на Санина. Она была высокого
роста — ее лицо приходилось почти
в уровень с его лицом.
Вы — ответственный редактор
«Русской мысли» — важный пост!
В жизни — мысль великий фактор,
В ней народов мощь и
рост.
Но она — что конь упрямый:
Нужен верный ездовой,
Чтоб он ровно
шел и прямо,
Не мечася, как шальной.
Русский дух им должен править:
Есть у вас он, то легко
Вам журнал свой и прославить,
И поставить высоко.
— Костя!
Иди к нам! — закричал им Памво. Подошли, одеты
в поддевки, довольно чисто, но у всех трех были уж очень физиономии разбойничьи, а Костя положительно был страшен: почти саженного
роста, широкий, губы как-то выдались вперед, так что усы торчали прямо, а из-под козырька надвинутой на узкий лоб шапки дико глядели на нас, особенно на меня — чужого, злые, внимательные глаза.
Сусанна Николаевна опустила глаза вниз, на местные иконы иконостаса, но тут она почти въявь увидела, что божия матерь во имя всех скорбящих, написанная во весь
рост в короне и со скипетром, движется и как бы
идет к ней; что Христос на кресте поднял свою склоненную голову и обратил на нее кроткий взгляд свой.
— Que voulez-vous, mon cher! [Что вы хотите, дорогой мой!] Эти ханы… нет
в мире существ неблагодарнее их! Впрочем, он мне еще пару шакалов прислал, да черта ли
в них! Позабавился несколько дней, поездил на них по Невскому, да и отдал
Росту в зоологический сад. Главное дело, завывают как-то — ну, и кучера искусали. И представьте себе, кроме бифштексов, ничего не едят, канальи! И непременно, чтоб из кухмистерской Завитаева — извольте-ка отсюда на Пески три раза
в день
посылать!
Элиза Августовна овдовела именно
в то время, когда муж всего нужнее, то есть лет
в тридцать… поплакала, поплакала и
пошла сначала
в сестры милосердия к одному подагрику, а потом
в воспитательницы дочери одного вдовца, очень высокого
ростом, от него перешла к одной княгине и т. д., — всего не перескажешь.
Мы повиновались. Спуск с колосников
шел по винтовой железной лестнице.
В зале буря не смолкала. Мы
шли по сцене, прошли к тому месту, где сидела дива. Мы остановились
в двух шагах. Худенькая, смуглая, почти некрасивая женщина очень небольшого
роста. Рядом с ее стулом стоял представительный господин во фраке.
Не прошло пяти минут, как вдруг двери вполовину отворились и небольшого
роста старичок,
в котором по заглаженным назад волосам а длинной косе нетрудно было узнать приходского дьячка, махнул рукою Милославскому, и когда Алексей хотел
идти за своим господином, то шепнул ему, чтоб он остался
в избе.
— Да порядком поубавилось. Теперь дело
пошло врукопашную: одного-то боярина, что поменьше
ростом, с первых разов повалили; да зато другой так наших варом и варит! а глядя на него, и холопи как приняли нас
в ножи, так мы свету божьего невзвидели. Бегите проворней, ребята!
Лес; две неширокие дороги
идут с противоположных сторон из глубины сцены и сходятся близ авансцены под углом. На углу крашеный столб, на котором, по направлению дорог, прибиты две доски с надписями; на правой: «
В город Калинов», на левой: «
В усадьбу Пеньки, помещицы г-жи Гурмыжской». У столба широкий, низенький пень, за столбом,
в треугольнике между дорогами, по вырубке мелкий кустарник не выше человеческого
роста. Вечерняя заря.
Сын кузнеца
шёл по тротуару беспечной походкой гуляющего человека, руки его были засунуты
в карманы дырявых штанов, на плечах болталась не по
росту длинная синяя блуза, тоже рваная и грязная, большие опорки звучно щёлкали каблуками по камню панели, картуз со сломанным козырьком молодецки сдвинут на левое ухо, половину головы пекло солнце, а лицо и шею Пашки покрывал густой налёт маслянистой грязи.
Фома, согнувшись, с руками, связанными за спиной, молча
пошел к столу, не поднимая глаз ни на кого. Он стал ниже
ростом и похудел. Растрепанные волосы падали ему на лоб и виски; разорванная и смятая грудь рубахи высунулась из-под жилета, и воротник закрывал ему губы. Он вертел головой, чтобы сдвинуть воротник под подбородок, и — не мог сделать этого. Тогда седенький старичок подошел к нему, поправил что нужно, с улыбкой взглянул ему
в глаза и сказал...
Так как она была высока
ростом и хорошо сложена, то участие ее
в живых картинах считалось обязательным, и когда она изображала какую-нибудь фею или
Славу, то лицо ее горело от стыда; но
в спектаклях она не участвовала, а заходила на репетиции только на минутку, по какому-нибудь делу, и не
шла в зал.
Ярль Торгнир взглянул на нее и со слезами
послал птичке слово: «Утешь меня, добрая птичка!» И ласточка крылья сложила и, над его головой пролетев, уронила ему русый волос… золотой как горючий янтарь волосок, а длиной
в целый
рост человека…
Дядя же мой, князь Яков Львович, имел сходство с матерью только
в глазах, а во всем остальном он
шел не
в бабушкин род, а
в дедов,
в род Протозановых, которые не отличались видным
ростом и имели расположение к тучности.
Ей навстречу ехал ее брат верхом; рядом с ним
шел молодой человек небольшого
роста,
в легоньком сюртучке нараспашку, легоньком галстучке и легонькой серой шляпе, с тросточкой
в руке.
Маланья. А вот…
в лени живущим все тяжело, которые ежели себя опущают. Другой раз поутру-то… так тебя нежитомит… ровно тебя опоили, плоть-то эта самая точно
в рост идет, по суставам-то ровно гудет легонечко… Не токма, чтобы какое дело великое, что по христианству тебе следует, а самовар, и тот лень поставить… все бы лежала.
За ним
шли его секунданты, два очень молодых офицера одинакового
роста, Бойко и Говоровскнй,
в белых кителях, и тощий, нелюдимый доктор Устимович, который
в одной руке нес узел с чем-то, а другую заложил назад; по обыкновению, вдоль спины у него была вытянута трость. Положив узел на землю и ни с кем не здороваясь, он отправил и другую руку за спину и зашагал по поляне.
Покуда Борис Петрович переодевался
в смурый кафтан и обвязывал запачканные онучи вокруг ног своих, солдатка подошла к дверям овина, махнула рукой, явился малый лет 17-и глупой наружности, с рыжими волосами, но складом и
ростом богатырь… он
шел за матерью, которая шептала ему что-то на ухо; почесывая затылок и кивая головой, он зевал беспощадно и только по временам отвечал: «хорошо, мачка».
— Я положу вам
в карман, — сказал Бенни, протягивая руку к билету, но тот вдруг неожиданно вскрикнул: «
Пошел прочь!», — быстро отдернул у Бенни свою руку и, не удержавшись на ногах, тяжело шлепнулся во весь
рост о землю и лежал, как сырой конопляный сноп.
Бассейн был у царя во дворце, восьмиугольный, прохладный бассейн из белого мрамора. Темно-зеленые малахитовые ступени спускались к его дну. Облицовка из египетской яшмы, снежно-белой с розовыми, чуть заметными прожилками, служила ему рамою. Лучшее черное дерево
пошло на отделку стен. Четыре львиные головы из розового сардоникса извергали тонкими струями воду
в бассейн. Восемь серебряных отполированных зеркал отличной сидонской работы,
в рост человека, были вделаны
в стены между легкими белыми колоннами.
Ах, зачем нас отдали
в солдаты,
Посылают на Дальний Восток?
Неужели же мы
в том виноваты,
Что вышли
ростом на лишний вершок?
Хорошо было смотреть на него
в тот час, — стал он важен и даже суров, голос его осел, углубился, говорит он плавно и певуче, точно апостол читает, лицо к небу обратил, и глаза у него округлились. Стоит он на коленях, но
ростом словно больше стал. Начал я слушать речь его с улыбкой и недоверием, но вскоре вспомнил книгу Антония — русскую историю — и как бы снова раскрылась она предо мною. Он мне свою сказку чудесную поёт, а я за этой сказкой по книге слежу — всё
идет верно, только смысл другой.
Один мужчина особенно смешил меня ревностью своей.
Шли мы с ним из Переяславля
в Ростов, и всю дорогу он кричал на меня...
Теперь, когда он снял шинель, закиданную снегом, и взошел
в свой кабинет, мы свободно можем
пойти за ним и описать его наружность — к несчастию, вовсе не привлекательную; он был небольшого
роста, широк
в плечах и вообще нескладен; казался сильного сложения, неспособного к чувствительности и раздражению; походка его была несколько осторожна для кавалериста, жесты его были отрывисты, хотя часто они выказывали лень и беззаботное равнодушие, которое теперь
в моде и
в духе века, — если это не плеоназм.
Однажды, это было месяцев шесть спустя после смерти Ивана Кузьмича, я познакомился с одним довольно богатым домом. Меня пригласили, между прочим, бывать по субботам вечером;
в одну из них я поехал и когда вошел
в гостиную, там сидело небольшое общество: старик серьезной наружности; муж хозяйки — огромного
роста блондин; дама-старуха
в очках; дама очень молоденькая и, наконец, сама хозяйка. Между всеми этими лицами
шел довольно одушевленный разговор. Я сел и начал прислушиваться.
Но затем, после нескольких лет борьбы, тонкий ствол опять выпрямился, и дальнейший
рост шел уже безукоризненно
в прежнем направлении: внизу опадали усохшие ветки и сучья, а вверху, над изгибом буйно и красиво разрослась корона густой зелени.
Я тотчас
пошла сказать, что „свежо, барыня, не простудились бы вы“, и вдруг вижу, она стала на окно и уж вся стоит, во весь
рост,
в отворенном окне, ко мне спиной,
в руках образ держит.
По случаю дифтерита вся прислуга еще с утра была выслана из дому. Кирилов, как был, без сюртука,
в расстегнутой жилетке, не вытирая мокрого лица и рук, обожженных карболкой,
пошел сам отворять дверь.
В передней было темно, и
в человеке, который вошел, можно было различить только средний
рост, белое кашне и большое, чрезвычайно бледное лицо, такое бледное, что, казалось, от появления этого лица
в передней стало светлее…